Времена не выбирают

14 сентября 1936 года родился Александр Семенович Кушнер, поэт, эссеист. 

Трудно найти человека, который не слышал кушнеровских строчек:

             Времена не выбирают

             В них живут и умирают…    

         Поклонники считают его одним из самых ярких представителей российской классической поэзии второй половины XX века. В советские времена стихи Кушнера подвергались жесткой критике: время требовало поэтического эпоса. Но он не сдавался и продолжал сочинять строки – звенящие и прозрачные.

       

В этом году поэт Александр Кушнер отмечает два юбилея. 80 лет со дня рождения и 60 лет первой публикации его стихов в коллективном сборнике студентов Педагогического института, где он тогда учился. В профессиональные литераторы он пошел, десять лет отработав школьным учителем, уже имея несколько изданных поэтических сборников и «благословение» Анны Ахматовой. Впервые его привела к ней в дом писательница Лидия Гинзбург.

         «Анна Андреевна слушала мои стихи и сказала: "У вас поэтическое воображение". Я на обратном пути потом говорю: "Ну, Лидия Яковлевна, я провалился. Я ждал похвал". А Лидия Яковлевна сказала: "Да что вы, Саша, знаете, как Анна Андреевна жалуется: к ней приходят молодые поэты, а она себя чувствует врачом, который должен говорить: рак, рак, рак... Я подумал: ну, слава Богу, значит, не это», - вспоминает поэт Александр Кушнер.

         С тех пор он и держит эту планку. Из всех направлений русской поэзии, выбрав магистральное, – пушкинское.

         За свою жизнь Александр Кушнер написал более 50 книг стихотворений, которые издавались в переводе на английский, голландский, итальянский, сербский, каталанский и китайский языки.  И несколько томов статей и эссе о поэзии.

Придешь домой, шурша плащом,

Стирая дождь со щек:

Таинственна ли жизнь еще?

Таинственна еще.

Не надо призраков, теней:

Темна и без того.

Ах, проза в ней еще странней,

Таинственней всего.

Мне дорог жизни крупный план,

Неровности, озноб

И в ней увиденный изъян,

Как в сильный микроскоп.

Биолог скажет, винт кружа,

Что взгляда не отвесть.

— Не знаю, есть ли в нас душа,

Но в клетке, — скажет, — есть.

И он тем более смущен,

Что в тайну посвящен.

Ну, значит, можно жить еще.

Таинственна еще.

Придешь домой, рука в мелу,

Как будто подпирал

И эту ночь, и эту мглу,

И каменный портал.

Нас учат мрамор и гранит

Не поминать обид,

Но помнить, как листва летит

К ногам кариатид.

Как мир качается — держись!

Уж не листву ль со щек

Смахнуть решили, сделав жизнь

Таинственней еще?

Как клен и рябина растут у порога,

Росли у порога Растрелли и Росси.

И мы отличали ампир от барокко,

Как вы в этом возрасте ели от сосен.

Ну что же, что в ложноклассическом стиле

Есть нечто-то смешное, что в тоге, в тумане

Сгустившемся, глядя на автомобили,

Стоит в простыне полководец, как в бане?

А мы принимаем условность, как данность.

Во-первых, привычка. И нам объяснили

В младенчестве эту веселую странность,

Когда нас за ручку сюда приводили.

И эти могучие медные складки,

Прилипшие к телу, простите, к мундиру,

В таком безупречном ложатся порядке,

Что в детстве внушают доверие к миру,

Стремление к славе. С каких бы мы точек

Ни стали смотреть - все равно загляденье.

Особенно если кружится листочек

И осень, как знамя, стоит в отдаленье.

Какое чудо, если есть

Тот, кто затеплил в нашу честь

Ночное множество созвездий!

А если всё само собой

Устроилось, тогда, друг мой,

Еще чудесней!

Мы разве в проигрыше? Нет.

Тогда всё тайна, всё секрет.

А жизнь совсем невероятна!

Огонь, несущийся во тьму!

Еще прекрасней потому,

Что невозвратно.

Смысл жизни — в жизни, в ней самой.

В листве, с ее подвижной тьмой,

Что нашей смуте неподвластна,

В волненье, в пенье за стеной.

Но это в юности неясно.

Лет двадцать пять должно пройти.

Душа, цепляясь по пути

За всё, что высилось и висло,

Цвело и никло, дорасти

Сумеет, нехотя, до смысла.

Г. М. Сафонова